• Toots

Наталья Александровна Тоотс (Григорьева) – журналист и публицист, главный редактор журнала «Дельфис», автор книг и очерков, в которых глубоко и интересно рассматриваются важные темы, касающиеся прошлого России. За плечами Н. А. Тоотс богатый жизненный путь. Она успешно преодолела все ступени журналистского мастерства, стала руководителем и организатором журналистских коллективов. В 1970-е годы работала в журнале «Радио», в 1980-е – собственным корреспондентом ТАСС в Эстонии, в 1990-е – руководителем пресс-центра Международного центра Рерихов в Москве. С 1993 года Н. А. Тоотс основатель и главный редактор культурно-просветительского журнала «Дельфис», где и трудится поныне.

Основатель и ведущий клуба «Неизвестное об известном» в Центральном Доме журналиста с 1996 года. Один из учредителей Благотворительного Фонда сохранения и развития культурных ценностей «Дельфис». Инициатор проектов «Новое Человечество», «Этика, наука и культура», «Россия – дорога к Новому Миру», поддержанных Министерством культуры РФ, Агентством по печати и массовым коммуникациям. Заместитель председателя Оргкомитета ежегодной Международной междисциплинарной научной конференции «Этика и наука будущего». Член оргкомитета постоянно действующего Международного форума Духовной Культуры (Астана).

В 2008 году Н. А. Тоотс стала лауреатом Международной премии им. Николая Рериха в номинации «Педагогика и просветительство».

Мы беседовали с ней в октябре 2014 года в дни, когда в Государственном Музее Востока открылась выставка «Свет Шамбалы».

* * *

Началось в Эстонии

– Наталья Александровна, Вы – участник и свидетель множества событий. Как Вы оказались в эпицентре рериховского движения, начиная с образования Советского Фонда Рерихов, а впоследствии – у истоков создания Международного центра Рерихов?

– Нужно срочно заняться историей рериховского движения. Уходят люди, и с ними уходит знание многих тем, вопросов, что и как было в действительности. Ушёл человек и ничего уже восстановить невозможно. Тем более, что память не безупречна. Ведь имена, фамилии людей, с кем я работала, иногда уже не помню… Это надо залезать в записи, в «Вестники», которые я выпускала в СФР, а затем в МЦР, и хорошо, что они есть. В них можно найти и точные даты, и точные тексты, и точные фамилии действующих лиц. Конечно, некоторые события просто стёрлись в памяти, поскольку в моей жизни было столько значительных событий…

Лично для меня всё, связанное с Рерихами, началось, когда я ещё жила в Эстонии. Эстонское общество Рериха было образовано немного раньше, чем Московское, на собрание которого я случайно попала и стала одним из учредителей. Приехав в Москву, пришла в Музей Востока, увидела Ольгу Владимировну Румянцеву (искусствовед, музейный работник, секретарь комиссии по культурно-художественному наследию Н. К. Рериха при Государственном музее Востока с октября 1984 года. – А. А.), Петю Фёдорова – ныне покойного телережиссёра, актёра, совершенно замечательного человека, который всё это организовывал тогда. Но началось всё в Эстонии…

– В каком году?

– Знаете, примерно в 1988–1989 годах. Я была корреспондентом ТАСС по Эстонии, а мой муж Вальтер Тоотс – редактором эстонской русскоязычной газеты. Однажды к нему позвонила Кира Молчанова из Таллина. Представилась, сказала, что есть идея создать рериховское общество, для этого надо где-то собраться. И мой муж ответил, мол, пожалуйста, можно здесь, в моём редакционном кабинете. И вот к нам в Тарту, где мы жили и работали, действительно приехали человек семь-восемь из Таллина. Все собрались у Вальтера в кабинете, и договорились о том, чтобы провести учредительное собрание и организовать Эстонское общество Рериха. На одном из собраний оно и было учреждено, а потом Кира официально зарегистрировала его в Таллине. Так я и мой муж стали одними из учредителей Эстонского общества Рериха (официальная дата основания 2 ноября 1989 года, – А. А.). В него входили Кира Молчанова (председатель), Андрей Миллер, Николай Бугаенко, остальных сейчас не помню. Но всё это было отражено в моих заметках в прессе. И пошла повседневная жизнь. Поскольку я регулярно приезжала в Москву, то в один из приездов мне сказали, что в Музее Востока будет учредительное собрание Московского рериховского общества, и я на него попала. А так как я уже являлась одним из учредителей и членом правления ЭОР, то была принята как вип-персона и без проблем вошла в состав Московского общества Рериха.

Здесь надо сказать о том духовном подъёме, который объединял многих людей в то время. Помню, зал в лектории Государственного Музея Востока был полным. Главным организатором собрания являлся Петя Фёдоров, председательствовала, естественно, Ольга Владимировна Румянцева, как хозяйка дома и известная в рериховском движении личность, член комиссии по наследию Рерихов. А все документы, устав готовил Петя, тогда-то я с ним и познакомилась. Мы шли вместе с этого собрания по Никитскому бульвару до метро. И уже тогда мы говорили с ним о том, что нужно выпускать журнал, мы его хотели назвать «Зов». Сам Петя в то время создавал первые в нашей стране великолепные слайд-фильмы о Рерихах. Он это делал мастерски. Ведь он был актёр и режиссёр. Это не было похоже на распространённую впоследствии самодеятельность рериховцев. У его программ был высокий профессиональный уровень. Его слайд-фильмы сыграли большую роль в пропаганде рериховских идей. С ним мы работали потом много лет вместе, создавая, когда Шапошникова выгнала из СФР Рыбакова (Ростислав Борисович Рыбаков – российский индолог, специалист по проблемам истории культуры, межкультурным взаимодействиям, директор Института востоковедения РАН в 1994—2009 гг. Доктор исторических наук. Доверенное лицо С. Н. Рериха. В тот момент – заместитель председателя СФР. – А. А.), меня и многих других, движение «Знамя Мира». Но это другая история, начавшаяся в мае 1993-го года…

И ещё надо вспомнить об одном событии, кажется, 1989-го года. Я попала на потрясшее меня мероприятие – конференцию, которую организовал в Москве, в Доме литераторов, Валентин Митрофанович Сидоров (В. М. Сидоров – русский поэт, писатель, учёный, общественный деятель. Основатель Всесоюзной (с 1991 года — Международной) Ассоциации «Мир через Культуру». – А. А.). Тогда вокруг него, так же как и вокруг Ольги Владимировны Румянцевой, собиралось много людей, была создана ассоциация «Мир через Культуру». И Сидоровым была организована первая международная конференция в Доме литераторов. Боже мой! Юрий Мамлеев приехал из Парижа, много было иностранцев для меня тогда совершенно незнакомых, из Австралии приезжала главный редактор журнала «Феникс», который являлся наследником знаменитого зарубежного журнала «Оккультизм и йога» (Валентина Сергеевна Нагель (Чекальская) – А. А.)... Было очень много людей.

Расскажу Вам – там произошла смешная история. Я тогда была гораздо моложе, хорошо одевалась. Сидорова ещё не знала в лицо, жила в Эстонии, меня пригласили, пришла, направляюсь в зал. Выходит какой-то седовласый мужчина, который бросается ко мне с распростёртыми объятиями. И по-английски мне что-то говорит. Я ему отвечаю на русском, что, мол, рада. И как только я начала говорить на русском, у него радость на лице сменилась горестным недоумением. Сидоров меня перепутал с мексиканской актрисой Алисией Родригес, которая пропагандирует Знамя Мира. Она должна была прибыть.

Конференция была проведена на высочайшем уровне. Организовывал её А. А. Веселицкий, руководитель иностранного отдела ЦДЛ, он умел выбить нужные деньги. Тогда на наших заседаниях царила прекрасная атмосфера. Это было время, когда все шли навстречу рериховцам, не было никаких препятствий развитию этого движения, все способствовали, выделялись деньги государством или Союзом писателей. После конференции нас всех повезли в музей в Изваре под Петербургом, там было организовано театрализованное представление, встречали нас как в сказках «Тысяча и одна ночь». Короче, это было что-то незабываемое. С Сидоровым работало много людей – Дмитрий Попов, Олег Болдырев, Эдуард Балашов, Евгений Николаев и другие, которые стали потом заметными личностями в рериховском движении. Так и я вошла в этот мир, как представитель ЭОР. Курсировала туда-сюда, в Эстонии рассказывала о том, что происходит в Москве. И таким образом оказалась в окружении известных людей, потихонечку всё осваивала…

А тем временем в Эстонии – тогда же ещё не издавались книги Живой Этики, Письма Е. И. Рерих, «Тайная Доктрина» – был у нас Коля Бугаенко, который потом остался жить за рубежом (сейчас он в Канаде), организовавший выпуск копий с рижских изданий Живой Этики. И я с утра до вечера их читала! Причём, читала до одури! В полном смысле слова! Не могла оторваться! Когда я начала читать, то поняла, что это вот – моё! Настолько это было созвучно моей душе! Хотя я раньше ничего о подобной литературе не знала. Дочиталась до такой степени, что в один прекрасный момент – у нас в гостиной стоял диван, на котором я лёжа читала – почувствовала, что не могу встать. Голова шла кругом! Как карусель…Видимо, у меня с какой-то чакрой что-то случилось. Муж вызвал скорую помощь. Врач ничего понять не мог – все мои параметры были нормальные, а я не могла передвигаться. Вальтер меня держал головой вниз, я не могла встать. Врачи сделали укол, понемногу состояние у меня нормализировалось.

В ту пору я была корреспондентом ТАСС, каждый день передавала в Москву материалы. В Эстонии они печатались в двух газетах на эстонском языке и в двух русскоязычных. Конечно, была там известнейшим человеком. Собкор ТАСС в ту пору – это многое значило. У меня был трехкомнатный офис с телетайпом, а потом с компьютером. Огромная работа, тяжёлая работа! Моё общественное положение было очень высоким. Недаром я вошла в первый совет Народного Фронта Эстонии. Четыре русскоязычных, как тогда говорили, человека всего в нём были. Мою кандидатуру выдвинула на собрании Марья Лауристин (Марью Лауристин в 1988 году вместе с Эдгаром Сависааром создала и возглавляла Народный фронт Эстонии, – А. А.) – одна из главных персонажей перестройки в Эстонии. Я с улыбкой к этому отнеслась, уверенная, что не пройду. Мы с мужем даже не стали ждать результатов голосования. И когда мы уже проходили по коридору Тартуского университета, где это происходило, то встретили членов избирательной комиссии, которые удивились: «Что это вы уходите?» Мы остались. Оказывается, я прошла. Понимаете. Вот такой был статус. Статьи я старалась писать, взвешивая каждое слово. Своя правда была у эстонской стороны и своя – у оппонентов…

– Это профессиональное мастерство и было общественно признанно…

– Да, я ни на кого не работала. Старалась честно отражать ситуацию, которая была… В 1989 году вошла в рериховское движение. С Кирой Молчановой мы дружили, так что всегда потом, когда приезжала в Таллин, останавливалась, естественно, у неё. Мы с ней до полуночи разговаривали. Она, собственно, меня вводила в русло рериховского движения, говорила, кто есть кто и что есть что. Потому что она уже многих знала, а я мало в чём разбиралась. Был ещё жив Кирилл Беликов – сын знаменитого рериховеда, и с ним мы встречались… А потом всё быстро перевернулось. В Эстонии начались никем не предвиденные события, было принято постановление о том, что люди на таких должностях, как моя, должны знать эстонский язык по высшей категории «Е». Как свой родной язык. А я с помощью эстонского языка могла в крайнем случае только булку купить. Да и не нужно было, поскольку все говорили по-русски. А тут вдруг все «забыли» русский язык! (смеётся). В этих условиях, где мне работать – дворником, что ли? Что мне там делать? Серьёзно заболела моя мама, моя дочь была в Эстонии, заканчивала Тартуский университет. В Эстонии была жуткая ситуация по отношению к русским, я столько пережила, что даже не могу Вам всё сказать. Это я-то со своей известностью?! Меня узнавали на улицах и в общественном транспорте. Короче, в автобусах я молчала, не произносила ни слова. Боялась сказать слово по-русски. Царило ужасное напряжение, надо было думать, что делать… Нам надо было возвращаться в Москву. Искать работу. И мне вдруг предложили работу в Москве. Вот так сразу – завотделом нового медицинского журнала. Хорошая работа, хорошая зарплата. Я решила за неё взяться. Надо перебираться. Так оказалась снова в Москве…

Полная уверенность

Но, ещё будучи в Эстонии, у меня появилась уверенность, что я буду работать не в газете или журнале, а в какой-то общественной организации. Полная уверенность! Помню, пришла она ко мне неожиданно, когда в Эстонии ждала на станции поезд. Слышу, стучат колёса, подошёл, а я думаю: всё-таки буду работать в общественной организации. Вот такая уверенность под стук колёс возникла. Какой-то луч посланный поймала. И уже работая в новом журнале, узнала, что организуется Советский Фонд Рерихов. Вот тут моё место, решила я. И тут же позвонила в Советский Фонд Рерихов. Попала на Житенёва (Сергей Юрьевич Житенёв – советский и российский общественный деятель, специалист в сфере туризма, кандидат культурологии, принимал участие в создании Советского фонда культуры. В то время – заместитель председателя СФР. – А. А.). Шапошникова в это время была в Швейцарии. И когда Житенёв услышал моё порт-фолио, ранг мой, как журналиста, то сказал – приходите. И я пришла. Получилось так, что он сразу меня взял на работу. Без согласования с Шапошниковой.

– Получилась принципиальная вещь…

– Да. Получилась. Я по всем параметрам очень подходила. Людмила Васильевна Шапошникова вообще-то на работу редко ходила. Всем тогда правил Житенёв. Она появлялась раз в неделю, в лучшем случае – на час-два. К тому времени Житенёв приобрёл старой марки «Шевроле», машина посылалась за ней, привозила. Житенёв выходил встречать, брал под локотки и вёл во флигель Лопухинского особняка, где мы тогда располагались. Направо от входа был её кабинет и Житенёва, налево – все остальные. Людмила Васильевена в ту пору вообще не касалась всего того, что в этом здании происходило. Он ей всё докладывал. А она только говорила: «Серёженька… Серёженька… Серёженька…». Иногда собирали коллектив, и она удостаивала его произнесением нескольких слов. После чего благополучно удалялась. Вот и всё. Правил бал Сергей Житенёв так, как он считал нужным. В какой-то момент рериховцы, которые там работали, вдруг оказались в абсолютном меньшинстве. Потому что Житенёв набрал каких-то людей, непонятно какое отношение имеющих к Рериху. Они занимали какие-то должности и кабинеты, что-то там делали… Был юрист Советского Фонда Рерихов, были люди, которые на нас, на рериховцев, смотрели как на каких-то придурков, мешающих делать дела. Мы, те, кто мечтал о каких-то возвышенных делах, стали какой-то оппозицией. Мы просто перестали понимать, где работаем. Порой рядом ходили люди, от некоторых разило спиртным, мы не знали, что делать… Решили обратиться к известной японистке Татьяне Петровне Григорьевой. Та была близкой подругой Людмилы Васильевны Шапошниковой, человек решительный, в расцвете сил, ни от кого не зависимый, хорошо известный в востоковедении человек, с сильной энергетикой. Мы – С. Зорин, М. Бекрицкая, ещё несколько человек – собрались у неё на квартире и стали рассказывать о том, что у нас происходит. И вот Татьяна Петровна пришла к Людмиле Васильевне и сказала ей: «Люда, ты создала этот чёрный корабль. И куда ты его ведёшь?» Стала рассказывать факты. Вы понимаете, как такой человек, как Людмила Васильевна, могла на это среагировать. В один прекрасный день она приехала сама, но пошла не в обычную сторону, а в другую – в нашу. Первый раз, наконец (смеётся). Ей встречались неизвестные люди, у одного она спросила: «Вы кто такой? Что здесь делаете?» Тот нагло посмотрел на неё и ответил: «А Вы кто такая?». Вы понимаете, что было с Шапошниковой (смеётся)? Она как бы прозрела. И она устроила, конечно, Бог знает что, вся эта компания была разогнана. Потом собралось правление. Президентом СФР тогда был Борис Сергеевич Угаров, академик Академии художеств. И я помню это судьбоносное собрание, в котором участвовали учредители СФР, и там велось некое расследование того, что у нас происходит. Людмила Васильевна поставила вопрос о том, чтобы Житенёва выгнали. Собрание вёл Угаров. В качестве свидетеля вызвали и меня. Расспрашивали, я отвечала на вопросы. Помню реплику Угарова Людмиле Васильевне: «Да, Людмила Васильевна, Ваше сотрудничество с Житенёвым обошлось фонду…» во сколько-то там, тогда ещё не миллионы, а сотни тысяч рублей.

– Это Вы рассказываете об осени 1990 года, когда они с Житенёвым уже съездили в Индию, привезли наследство?

– Да, они уже съездили, привезли, и к нам всё время приходили какие-то делегации, их водили в ту комнату, где находилось наследие. Показывали отдельные картины, вещи…

– А сама поездка, как прошла в Вашем восприятии?

– Я туда попала, когда наследие уже было привезено. Сейчас посмотрю по трудовой книжке… А – вот. Советский фонд Рерихов. Начала работать там я 15 июня 1990 года. Далее – 10 июля 1990 года назначена руководителем пресс-группы. Далее запись: Международный центр Рерихов является правопреемником Советского Фонда Рерихов. Минюст СССР 17.12.1991 года. Уволена по сокращению штатов 5.03.1993 года.

– Интересно, что здесь сделана запись о правопреемстве…

– Но ведь это неправда. МЦР никаким правопреемником СФР не был.

– Мы-то это прекрасно знаем. Но странно, что эта запись сделана в то время. Итак, мы подошли к интересному моменту. Как раз привезено наследие Людмилой Васильевной вместе с Житенёвым…

– Да. И только он может рассказать, что же там происходило в Бангалоре. Никто почему-то этим не озадачен. А стоило бы. Ведь и он, как и Рыбаков, является доверенным лицом Святослава Николаевича Рериха по документам. Наследие было привезено. С нашей стороны флигеля Лопухинской усадьбы была комната, где оно хранилось. Всё было упаковано в ящики, коробки. Какие-то отдельные картины или вещи доставались для демонстрации. Пока не произошла презентация этого наследия. Впервые во флигеле мы организовали экспозицию (у меня есть фотографии), на которую пригласили многих известных людей, все помещения были заполнены теми, кто чувствовал себя хоть как-то причастным к новым веяниям в стране, интересовались судьбой наследия Рерихов. Тогда всё было на таком необыкновенном подъёме, все газеты об этом писали, телевидение показывало. Впервые были развешены картины, разложены вещи, которые Елена Ивановна [Рерих] получила от Учителя. Пресса тогда очень всем этим интересовалась. Это было время такого внимания, подъёма! У меня есть журнал, в который я записывала каждый день, где и что было опубликовано, вырезки из газет. Шло очень широкое оповещение. Мы ногами, можно сказать, открывали двери в администрацию президента. Презентации запросто проводили в парламенте. Дружили с Филатовым (Сергей Александрович Филатов – российский государственный, политический и общественный деятель, с ноября 1991 года – первый заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР, с 1993 по 1996 год был руководителем администрации Президента Российской Федерации. Ныне – Президент Фонда социально-экономических и интеллектуальных программ. – А. А.). Мы там ходили, как короли! В коридорах проводились выставки. К нам было такое внимание! Я, как руководитель пресс-группы, знала всех ведущих телевизионных программ, журналистов всех ведущих газет. Их не было столь много, как сейчас, но всё равно – море.

– Вспоминаю, что когда я стал руководителем пресс-службы МЦР, то, конечно, посмотрел архив, оставшийся от предшественников. Боже мой, там такая работа, все переписано, все пресс-службы, все телефоны, вплоть до самого верха… Вы приглашали всех!

– Да. И вот, как это происходило. Мы же всех обзванивали: «Петя, Валя, предположим, у нас завтра в 16.00 будет мероприятие. Привет. Ждём». И все приходили. Каждый наш «чих» хоть на две, три минуты, но проходил по каналам телевидения, в газетах «на ура». Нам было всё дано. Люди стремились и хотели работать с Советским фондом Рерихов. Хоть уборщиками, хоть вахтёрами. Лишь бы быть рядом с наследием. Эта духовная работа, официально позволенная, вошедшая в нашу жизнь, советских людей, которые жили прежде в задавленном состоянии, это был такой магнит! Люди были готовы всё отдать, хоть только постоять, побыть рядом. Отдать, действительно, всё! Вот такой был настрой. И нужно это было потом подрубить?!

МЦР начинался так

Фото. Учредительное собрание МЦР. Москва. 20 сентября 1991 года. Архив Н. А. Тоотс

Фото. Учредительное собрание МЦР. Москва. 20 сентября 1991 года. Архив Н. А. Тоотс

– Как всё-таки произошло образование МЦР? Как это происходило?

– Я сама присутствовала при этом. И тут уже ошибка Шапошниковой. Да.. Тут… От этого никак не уйдёшь. Хотя, говоря об истории, нужно эмоциональные оценки откидывать. Шапошникова – очень сильный человек, она очень многое сделала, Вы сами с ней работали, знаете, какие у неё есть положительные, сильные качества. Но как любой человек авторитарного плана, она совершенно не разбиралась в людях. И для неё самое главное было окружить себя «надёжными», с её точки зрения, людьми. Это были – первое: подхалимы, которые в ухо ей надуют и будут говорить: «Ой, да Вы такая! Ой, да Вы единственная!». Второе: те, которые ей доносят всякую ерунду и науськивают на окружающих, чтобы себя выставить в лучшем свете. Всё. Вот на это она была падкой, она почему-то верила подхалимам, нахалам, дуракам и окружала себя ими. Какими-то ущербными людьми, которые не являлись ни личностями, ни творческими людьми, главное, чтобы они молились на неё. Ползали перед ней. Увы, это как закон, что тираны окружают себя подобными людьми. И Шапошникова была не исключение. Поэтому и сделала много ошибок. Одна из её крупнейших ошибок, которая ей же, сейчас, до сегодняшнего дня мешает осуществить то, что она задумала и хотела… Это, когда она решила преобразовать Советский Фонд Рерихов в Международный центр Рерихов. Но сначала ей нужно было избавиться от Рыбакова.

«Медлить нельзя» – эту программную статью, на которую Шапошникова всякий раз опирается, написал Рыбаков. Святослав Николаевич её подписал с небольшими поправками. И все переговоры с ним в Бангалоре вела не она, а Рыбаков. Поэтому Рыбаков был главной персоной. Шапошникова это прекрасно понимала. Они разделили сферы в Советском фонде Рерихов. Все культурные программы взял под своё крыло Рыбаков, а она была директором музея. Наследие, рериховцы были в её ведении. Но в какой-то момент она поняла, это было уже после того, как Житенёва уволили, что ей нужно избавиться и от Рыбакова. Такое она приняла решение. И сделала она это в 1991 году самым непочтительным образом. Она воспользовалась моментом, когда Рыбаков был в Индии и как раз встречался со Святославом Николаевичем, уже очень больным. И где он дал слово Рериху, по его настоянию, никогда не уходить из СФР.

В это время, я уже была членом правления СФР, Шапошникова нас собирает и говорит, как-то формулирует, что Рыбакова надо исключить из правления СФР. Что он совершенно не тем занимается, как-то обосновывает свою позицию. Лично я в ту пору с Рыбаковым была знакома не то, что шапочно, знала просто в лицо, вот и всё. Он может тоже знал, что такая-то мелькает тут. Мы никогда не разговаривали, не были практически знакомы. И можете представить, присутствует на собрании Татьяна Петровна Григорьева, тоже член правления, она-то была большим другом Рыбакова и работала в ИВРАН’е, где он тогда был заместителем директора… Она имела возможность сказать своё слово. Подать свой голос. К тому времени я уже понимала, работая в СФР, что Шапошникову можно либо поддерживать, либо вылетишь вслед за Рыбаковым. Другой альтернативы нет. За тот период, что я работала в СФР, а затем в МЦР, на моих глазах прошла целая вереница людей, которыми она сначала очаровывалась, а затем расправлялась… Может, потом что-то изменилось? Поэтому тогда я даже не задумывалась. Раз Шапошникова так считает, так, значит, нужно. Надо её поддерживать. И когда голосовали, все, и я, в том числе, подняли руки за предложение Шапошниковой. Воздержалась только Маргарита Николаевна Егорова (впоследствии, соответственно, исключённая из правления), только она выступила и сказала: «Что мы так торопимся? Такие вещи надо рассматривать и принимать решения в присутствии Рыбакова. Вернётся из Индии, нужно его пригласить и тогда решать…». Но у Шапошниковой-то как раз план был, чтобы всё решить побыстрее и без присутствия Рыбакова. Ну и мы, при одном воздержавшемся голосе, благополучно его вышвырнули из правления СФР.

– А какая-то причина всё-таки называлась?

– Шапошникова как-то туманно объясняла, что с Житенёвым у Рыбакова было взаимопонимание, что нам нужно единение, а Рыбаков мешает…

– И проголосовали!

– И проголосовали! Таким образом Рыбаков был исключён из правления. Он Вам это сам лучше расскажет. Как он с Лакшиным (Владимир Яковлевич Лакшин – русский литературный критик, литературовед, прозаик, мемуарист. Академик РАО, доктор филологических наук. В то время – председатель СФР. – А.А.) потом беседовал, как хлопнул дверью, когда не смог выполнить обещание, данное Святославу… Это он сам Вам расскажет в лучшем виде… Потом у нас начался сумасшедший дом, связанный с тем, что Шапошникова решила, чтобы у нас был не Советский Фонд Рерихов, а – Международный центр Рерихов. И как он появился? Эта мысль созрела у Шапошниковой – надо всё переделать, повысить статус, написать новый устав. У нас был штатный сотрудник, юрист, какой-то давний приятель Шапошниковой, не помню фамилии. Он консультировал нас, проверял документы. Но тут появилась молодая особа, которую где-то встретила Шапошникова. Не помню сейчас её фамилию (помощник-советник по юридическим вопросам Нина Ивановна Карпачева, – А. А.), потому что она там мелькнула и быстро исчезла. А ведь у Шапошниковой есть характерное качество – она сходу влюбляется в человека, но не всегда удачно. Вот тут она вдруг влюбилась в эту даму! Та – юрист. А нужны были документы о создании организации, где уже никого нет, ни Рыбакова, ни других, царствует она одна…

И почему-то составление новых документов она поручает не нашему штатному юристу, а этой даме. Её сразу в штат, ей – кабинет, какую-то огромную зарплату, чтобы она подготовила документы на международном уровне. Та ей наобещала всё. Помню, как совершенно случайно оказалась свидетелем разговора… Шапошникова прекрасно знала мои организаторские способности, во всём, что у нас проводилось, активно участвовала и я. Происходило так. Когда намечалась очередная конференция или выставка, презентация, она собирала нас в кабинете и говорила: «Вот это будет оргкомитет. Руководителем назначаю Наталью Александровну Тоотс…». Поэтому я без конца была вхожа во все кабинеты. И я услышала, как этот её приятель, наш юрист говорит: «Люда, что ты делаешь?! Так нельзя!» И что-то ей объяснял. Только потом поняла – он объяснял ей, что она неправильно делает юридически. А что было неправильно, мы теперь с вами очень хорошо знаем. Она не распустила старый Советский фонд Рерихов… У меня есть фотография, где мы все сидим с поднятыми руками. Это учредительное собрание, самое первое, где мы голосуем за создание МЦР. Но никаких не было собраний, которые бы распустили СФР или приняли решение о преобразовании организации. Поэтому благополучно был организован и учреждён МЦР. Всё это происходило в большом здании усадьбы Лопухиных, где одно из помещений мы привели в порядок, натаскали лавок. Там и было проведено учредительное собрание (20 сентября 1991 года. – А. А.). Я писала пресс-релизы, есть протокол. Все проголосовали, всё приняли.

– Предполагал, что всё было только на бумаге…

– Нет, в данном случае мы собирались, голосовали поднятием руки. Итак, проголосовали, утвердили устав. Всё замечательно. Всё провели, только не распустили прежний состав. Вот это очень грубое правовое нарушение, на которое ей указывал приятель, юрист. Она не послушала, а поверила вот той молодой даме, которая всё провела и исчезла…

– Сам факт говорит, что (не комментирую) МЦР был создан чисто волюнтаристским путём.

– Абсолютно. Никаких волеизъявлений общественности. Никаких «инициатив» Святослава Николаевича Рериха. Совершенно безобразно, как теперь понятно…

– У меня даже возникает такой вопрос. Когда 26 апреля 1992 года Людмила Васильевна приземлилась в Индии, поехала к Святославу Николаевичу с письмами, которые потом подписал якобы Рерих…

– Копии их все у меня есть…

– Я и хотел спросить – не Вы ли их писали, эти письма?

– Нет. Это она их писала, сама, на какой-то машинке там, сидя в Бангалоре (в письме к С. Житенёву от 3 октября 1993 году М. Д. Пунача подтверждает, что "письмо, где говорится, что Вы не имеете отношения к Советскому Фонду Рерихов, было написано мадам Шапошниковой", а не С. Н. Рерихом. - А. А.)

– А как вообще эта поездка получилась?

– Помню, конечно, прекрасно помню… В связи с тем, что вот эту рокировку, которую она сделала с Советским фондом Рерихов, она не согласовала со Святославом Николаевичем. И когда до него дошло, что она выгнала Рыбакова, что произвела реорганизацию, то Святослав Николаевич, естественно, там рвал и метал, видимо. До неё дошли какие-то слухи. Может быть, ей позвонила Мэри (Мэри Джойс Пунача – многолетний секретарь С. Н. Рериха в Индии. – А. А.), не знаю. Потому что до смерти Святослава звонила ей только Мэри, сам Святослав ей никогда не звонил. Как-то я пришла в кабинет, Шапошникова листает какой-то альбом, который ей прислали. Там были разные фотографии, в том числе Мэри. И когда она увидела её, то сказала «А! Мэри! Мы с ней – вась-вась». Это её слова. У неё с Мэри были самые тесные отношения, Мэри ей всё сообщала. Через Мэри она вершила все свои дела (после смерти С. Н. Рериха всё изменилось). Может, Мэри ей сообщила, что Святослав Николаевич очень недоволен. Может, кто-то другой. Может, А. М. Кадакин, наш посол в Индии. Но вдруг она вызывает меня к себе. А надо сказать, что на иностранных языках у нас могли говорить только два человека. Она – на английском, а я – на французском. Отправляя телеграммы за рубеж, нужно было писать русские слова иностранными буквами. Она никому доверить не могла, поэтому все телеграммы Святославу Николаевичу отправляла на почте я. К сожалению, не оставляла себе копии. Не позволила совесть. Но я помню содержание, поскольку занималась их транскрипцией. И вот она вызывает меня и просит срочно отослать телеграмму. Я прекрасно помню смысл: «Умоляю, Святослав Николаевич! Не предпринимайте ничего до моего приезда. Умоляю Вас. Шапошникова». И после этой телеграммы она бросилась в Индию что-то объяснить Святославу Николаевичу, как-то оправдываться. Святослав Николаевич уже был очень плох, как Вы понимаете, а когда она вернулась в Москву, то привезла оттуда кучу документов, написанных на русской машинке. Причём, на какой-то очень плохой, видимо, старого образца, с какими-то там запавшими буквами. Не знаю, где она её там раздобыла. Документы эти подписаны фломастером, и почему-то на английском языке. Текст на русском языке, который Святослав Николаевич прекрасно знал, а подпись ставит на английском языке! В одной из них даже делает ошибку. Человек в своей собственной подписи никогда ошибок не делает. Понимаете? Это совершенно очевидно сфабрикованные документы. Это совершенно ясно... Вот его подлинная подпись на русском языке...

– Более того, напомню, 26 апреля она прибыла в Дели. Потом надо было добираться в Бангалор. И при этом пространное «Обращение» к рериховским организациям, письмо к Президенту Б. Н. Ельцину помечены – 26-м апреля. Это практически невозможно было сделать. Итак, она вернулась, привезла «документы». И тут она взмыла над окружающими, почувствовала себя царицей бала…

– Да. Она считала, что теперь она обзавелась абсолютно всеми полномочиями для реализации своих планов…

Условие

– А Вы были приняты на работу Житенёвым. И, наверное, у Людмилы Васильевны зрело что-то внутри, но она не могла с Вами поступить, как с Ростиславом Борисовичем, потому что Вы были ей необходимы…

– Конечно, то, что я была принята на работу не ею, а Житенёвым, было мне в минус. Но она меня очень ценила, и увольнение произошло вовсе не из-за этого. Я уже тогда прошла одну чистку, когда она хотела меня выгнать со всеми другими, кого принял на работу Житенёв. Я пришла к ней, и мы с ней разговаривали, она поняла, что я для неё все-таки ценный кадр. А уволила она меня в 1993 году, когда полностью вошла в очень близкие отношения с Галиной Бибиковой (Галина Ивановна Бибикова – помощник вице-президента МЦР Л. В. Шапошниковой в 1992–1995 годах, автор книги "Я – Шапошникова" – М., 1997. – А. А.). Я бы не хотела распространяться в подробностях для печати…

– Ну, тогда не говорите, у нас официальное интервью для истории рериховского движения.

– В общем, могу сказать одно – то, что я оттуда вылетела – это работа и Бибиковой. Она тогда была фавориткой, ходила по центру владычицей, всё решала…

– А откуда она появилась?

– Я этому поспособствовала.

– А кто она такая?

– Она работала в здании министерства иностранных дел, на Арбате, в издательском отделе какой-то организации. У неё была прекрасная возможность пользоваться только появившимися ксероксами, принтерами и другой техникой. У нас ничего подобного не было. Это лишь Кэтрин Кэмбэлл, после своего визита к нам, подарила множительную технику. Мы познакомились – Белинская, Бибикова и я – на каком-то мероприятии. Как женщины примерно одного возраста стали дружить. Тогда же мы все посещали какие-то бесконечные мероприятия, собрания, какие-то лекции, встречи. С утра до вечера куда-то бегали. Активно работало теософское общество, активно – Московское общество Рериха. Кипела жизнь. Сначала я привела к нам в МЦР Светлану Белинскую, потом – Галину Бибикову. И она стала оказывать центру большие услуги – распечатывать, копировать документы и т.д. Тогда только начали появляться наши первые бизнесмены. Она сама из Тольятти, а у мужа был какой-то бизнес, связанный с автомобилями. Он был одним из первых наших коммерсантов. А ведь в начале 90-х годов большинство сидели голодные, в магазинах ничего не было… А у мужа Бибиковой была машина, дом ломился от дефицитных продуктов, она была из тех, у кого тогда был достаток. Угощала нас шикарно. И потихонечку стала входить в отношения с Шапошниковой: «Ах, Людмила Васильевна, давайте я Вам распечатаю, ах, давайте сделаю то, другое, десятое…» Потом она стала её подкармливать, привозить бутерброды с икрой, никогда не появлялась без огромного букета роз. Если надо Людмиле Васильевне куда-то поехать, она просила у мужа машину и отвозила Шапошникову туда, куда надо. И постепенно стала для Шапошниковой совершенно незаменимым человеком. Окружила для того времени невероятными благами. И так мы все дружили. Белинскую Шапошникова поставила ответственной по связям с рериховскими обществами. Год она там проработала, а потом её уволили, когда и меня. И вот все мы работаем. Шапошникова редко появлялась. Если приезжала, то Белинская прибегала и сообщала: «Шапошникова приехала!». Она её воспринимала как иерарха, который сошёл с небес. А Шапошниковой это и нужно было! Ей нужно было чувствовать себя иерархом. И была Бибикова, которая в ней тоже видела иерарха, а кроме того могла ещё оказывать массу услуг. Они вместе ездили в Калининград, в санаторий, где Шапошникова писала свою книгу и была окружена какими-то благами, комфортом. Дружба была невероятная совершенно. Бедная… Ну, ладно, это оставим…

В какой-то момент, Шапошникова вызывает меня к себе в кабинет и говорит: «Я хочу взять себе помощником – официально, в центр – Бибикову. Как Вы на это смотрите?». С одной стороны, говорю, это очень хорошо, она и так вам много помогает, но с другой стороны, имейте в виду, что она, на мой взгляд, страдает повышенной мнительностью […]. Несмотря на это, Шапошникова взяла её в свои помощники. Бибикова стала у нас работать. Но в какой-то момент Шапошникова увидела во мне угрозу. Мы проводили презентацию МЦР в бывшем Доме Дружбы. У нас там послы стояли в раздевалке в очереди, столы ломились от яств (я нашла спонсоров), каждому вошедшему дарили цветы. Нам играл бесплатно симфонический оркестр. Когда Шапошникова увидела размах мероприятия, она поняла, какая опасность таится во мне для неё. Потому что с моими организационными способностями, с моей молодостью, я моложе её на четырнадцать лет, представляю для неё угрозу. И она тут же приняла решение, каким образом это сделать. Она решила столкнуть лбами нас с Бибиковой. И сообщила той, прямо на вечере в Доме Дружбы, что я сказала о её некоторых особенностях […]. И Бибикова перестала со мной общаться. Это, конечно, я потом распутала узлы. А вначале ничего не могла понять. Бибикова тоже решила от меня избавиться, потому что она тогда уже манипулировала Шапошниковой, как хотела. Она была восходящей звездой и из помощников Шапошниковой потом стала главным коммерческим лицом, чуть ли не вторым лицом в МЦР. Всем заведовала и командовала. Правда, позже, в 1995 году, Шапошникова и её выгнала с треском. Вышло, как всегда: она с ходу влюблялась, любовь такая, что взасос, а потом, когда что-то случалось, она отрезает, выгоняет, рубит. В 1993 году она решила меня выгнать. И Вы можете себе представить, утром, я хорошо помню, приехала огромная делегация из Германии. Шапошникова вызвала меня к себе в кабинет и разговаривала со мной полтора часа. А делегация полтора часа сидела в коридоре и ждала. Когда мы закончили разговор, она мне сказала: «Знаете, Наталья, Вы – прекрасный психолог, я отменяю своё решение – Вы остаётесь в центре». И я с этим вышла. А утром мне Моргачёв (В. Б. Моргачёв – в то время заместитель директора Музея имени Н. К. Рериха, до этого работник Министерства культуры. – А.А.) принёс приказ о моём увольнении. Значит, после того, как Бибикова узнала, что Шапошникова меня оставляет, устроила «сцену у фонтана», и Шапошниковой пришлось сделать выбор. А так как без Бибиковой она уже жить не могла, у неё тогда была любовь с ней, то вылетела Тоотс. Но я к тому времени точно знала, чем буду заниматься…

– Мы подходим к самой созидательной части вашей деятельности, организации и работе рериховского журнала «Дельфис», но об этом подробнее в другой раз. Я Вам бесконечно благодарен за то, что Вы осветили малоизвестные страницы рериховского движения.

– Несомненно, надо собирать все свидетельства очевидцев. И документы. Уходят люди, вынесли архив на свалку – всё. Собирать надо, обязательно. Все мы ошибаемся. Встаёт вопрос – чем мы занимаемся? Почему мы ставим клейма друг на друге, ломаем копья, жизни, в тот момент, когда нам нужно такое единение! Общий подъём! А ведь открываются новые возможности, если упустим момент, погрязнем в разборках, значит, мы ничего не стоим. Абсолютно. Ни-че-го! Кто-то должен опомниться – ребята, давайте видеть главное. И давайте делать выводы из истории рериховского движения. Где были допущены ошибки, не повторять их, понимаете…

Беседовал Алексей Анненко

Абакан – Москва – Абакан

Октябрь 2014 – сентябрь 2015

Перепечатывается с сайта "Грани эпохи"