Текст интервью А.Н. Сенкевича с А.М.Пятигорским:
– Каким вы увидели Юрия Николаевича Рериха как человека, ведь он же пришёл, как мне кажется, с нездешней стороны?
– Хочется оговорить с самого начала, что он был не только с «нездешней стороны» – он был с нездешних сторон. Юрий Николаевич – один из тех немногих людей (кроме него я знал ещё двух-трёх человек), которые существовали в трёх культурах. А именно, во-первых, в так называемой «высокой русской культуре» конца XIX – начала XX веков. Между прочим, высоту этого периода русской культуры с тех пор не только не превзошли, но даже близко к ней никто не подошёл, и неизвестно, когда это случится. К тому же Юрий Николаевич по своему происхождению принадлежал к русской элитной культуре. Ведь по батюшке, Николаю Константиновичу, и матушке, Елене Ивановне, его род действительно восходит к ранним Рюриковичам. Во-вторых, он воспринял традиции абсолютно элитной западной культуры. И в третьих, его личность сформировалась на ещё более элитной тибето-монгольской буддийской культуре.
Здесь я хочу сделать маленькое примечание. Когда мы говорим о различии культур, об антагонизме культур, об идиотском противопоставлении разных культур, речь идёт о различии «средин» и «низов» на элитном уровне. Как это в своё время в известном стихотворении (помните?): «Запад есть Запад, Восток есть Восток». Как это противостояние, пусть примитивно и слишком лобовым образом, выразил Киплинг. На элитном уровне – это же одна и та же культура, и я вам скажу с элементом некоторого хвастовства, – это тройственная культура, которой и свет не видывал. И вот она существовала в Юрии Николаевиче.
Вернувшись в Россию, он невольно занялся нами, совершенно новыми учениками, интеллигентными мальчиками и девочками, милыми, приятными, но в то же время частично унаследовавшими основные черты хамской советской цивилизации. Тут ничего не поделаешь. Это нас не извиняет, это констатация факта Я тогда был, прежде всего, сам такой. Вспоминаю своё первое впечатление от Юрия Николаевича. Я вышел от него, и в коридоре столкнулся с моим молодым коллегой, только что защитившим кандидатскую диссертацию, Он говорит мне: «Ну, какое у тебя впечатление от так называемого Рериха?». Опять, заметьте, московский подход – не опробован, значит, «так называемый». Я отвечаю: «Нет, ты знаешь, у меня определенное впечатление от себя самого после получасового разговора с Юрием Николаевичем». Я тогда сам о себе подумал: « Какой же я молодой наглый хам!». Это очень важно, вы понимаете, в этом была колоссальная невыразимая педагогика. Появляется вот такой, ни на кого не похожий человек, и понимаешь, кто же ты на самом деле. И в этом даже не было самоуничижения, а было простое осознание: по сравнению с таким человеком я всего лишь молодой наглый хам. И всё тут!
Он стал нами заниматься. И я увидел, кто же все мы такие. Ну, о чём мы тогда мечтали? Прежде всего закончить, аспирантуру, защитить диссертацию, опубликовать статью. Вторую, третью, четвёртую… Затем издать книгу… Это называлось духовной работой. А ведь на самом-то деле всё это укладывается в рамки низкого научного интеллигентского прагматизма, которому мы следовали.
Но главное не в этом. Я говорю об его эффекте Рериха. Вообще, я хотел бы, чтобы это моё маленькое выступление было названо «Эффект Рериха». Только с приездом Рериха я почувствовал, что траншея между нашей интеллигентской научной элитой и всеми остальными Ваньками и Петьками, что мы вырыли до встречи с ним, постепенно засыпается. По сравнению с пропастью между нами и Юрием Николаевичем, провал между интеллигенцией и хамами внизу и интеллигенцией и хамами наверху, в правительстве, представлялся совершенно незначимым. А это, согласитесь, был уже важный моральный урок. Всякий раз, встречаясь с ним, я думал: «а кто я такой?», «а кто мы такие?», «тоже мне, цвет нации, кандидаты и доктора наук, великие специалисты по индийским, индонезийским и африканским языкам!». Он внёс другое измерение, и я его без малейшего колебания назову этическим измерением.
Тут хочу сказать нечто важное. Не надо преувеличивать проблемы, которые возникали у Юрия Николаевича. Это были нормальные советские неприятности, даже гораздо меньшего масштаба, чем те, с которыми сталкивались мы. Главная проблема состояла в том, что он не мог понять и охватить масштабы зла, существовавшего у нас в стране. Ведь это же была «палата № 6»! Это понятно, да? И этого он понять, естественно, не мог. Он сообщал своему другу во Францию: «Какие замечательные, какие чистые мальчики и девочки, какие удивительные люди, какие феноменальные эрудиты!». То есть, если хотите, Юрий Николаевич о нас свидетельствовал с точки зрения того уровня, на котором мы не были, но, во всяком случае, мы начали получать представление об этом уровне. Без него мы не получили бы его. Вот так, в двух словах, о его главной проблеме.
Приостановили издание великолепного перевода «Дхаммапады» Владимиром Николаевичем Топоровым, с его потрясающим предисловием и прекрасными комментариями. Ответственным редактором этой книги был Юрий Николаевич Рерих. Я вообще сказал бы, что возрождение интереса к буддизму, реального интереса, а не пошлого и вульгарного, и не идеологического интереса, началось с работы Владимира Николаевича Топорова «Дхаммапада». Взял и перевёл «Дхаммападу», но как! – великолепно! Но дело было не только в этом. А в том, что когда начались неприятности, сплетни, обсуждения, главным аргументом противников её публикации было то, что «Дхаммапада» – религиозный источник. В этой ситуации существовало две линии защиты. Одна – обычная советская, целиком соответствующая уровню учёных интеллигентов: «Здесь никакой религии нет, это культура, это философия, наконец». Даже тогда, при моей морально-интеллектуальной неразвитости, я чувствовал, что это хуже, чем ложь. Это привычное интеллигентское враньё барину, чтобы не отхлестал нагайкой. Хотя бы на это соображение меня тогда хватило! Единственный человек, который совершенно спокойно реагировал на этот сомнительный аргумент, был автор и переводчик Владимир Николаевич Топоров. И когда его прямо спросили: «Но вы же не религиозный человек, вы же работали над текстом как учёный?», – он тихо улыбнулся и сказал: «Нет, я религиозный человек». Точка! Всё! Он был такой один. Я вообще бы сказал, что фигура Топорова, этого уникального русского человека, даже – московского человека, остаётся единственной в нашей научной среде того времени, я бы сказал больше – соперничающей с уникальностью Юрия Николаевича Рериха. Просто, согласитесь, Топорову было потруднее. Это человек, который с абсолютным спокойствием – не буду говорить, как он всё это переживал, – делал своё дело до дня, до ночи своей смерти.
Что-то сдвинулось в нас из-за Рериха. Потому что русскому человеку всегда нужен кто-то со стороны. Ну что Топоров?! Ну что там опять Топоров, опять Иванов?! Вы знаете, по старому еврейскому анекдоту спорят два еврея. Один говорит: «В Одессе же есть много порядочных евреев!». – «Ну, кто?» – «Ну, Рабинович». – «Согласен, хорошо. А кто ещё?». Человек начинает: «А что, я Рабиновича уже называл?» – «Да». – «А... из Николаева можно?». Так вот, то же самое – разговоры интеллигентов о Москве. Кто в Москве абсолютно порядочные люди? – Топоров и Иванов. Куда тогда ехать надо? В Пензу? Вы знаете, это правда. Был период, когда в Москве было два молодых человека, которые продолжали сохранять порядочность двумя совершенно разными манерами. Это Вячеслав Всеволодович Иванов и Владимир Николаевич Топоров. Вот так. Юрий Николаевич, когда я это ему объяснял (а я с ними дружил с юности), сказал: «Ну, Александр Моисеевич, вы преувеличиваете (т.е. преуменьшаете). Да я вижу тут бездну молодых людей с удивительными задатками». Это его взгляд на нас – нас сдвинул с места.
И второй момент, очень важный. Тогда уже меня начал интересовать буддизм и буддистская философия, я это хватал со страшной жадностью. Помню, один только раз Юрий Николаевич обратился ко мне лично. Я в его присутствии стеснялся курить, а тогда жутко захотелось курить. Мы стоим с ним на площадке лестницы Института, это был очень редкий случай. Идёт народ, и я произношу мерзкую русскую интеллигентскую фразу, за которую убивать мало, но ведь обстановка такая, что трудно было удержаться. Много лет спустя я понял, что я такой же автор этой обстановки, как все остальные. Это вам понятно? Мы забываем, что мы – авторы всех обстановок, в которых находимся. И Юрий Николаевич тогда высказал одну мысль. Вот что он сказал: «Вы поймите, когда люди пытаются быть нравственными без онтологических (он употребил это слово, что меня очень удивило) философских оснований, то, по крайней мере, в западном обществе (он считал всё-таки, что мы – западное общество) ничего не получится, не будет никакой нравственности. Нравственность – это то, что слито с кармической тяжестью совершаемого поступка». Только тогда я стал понимать, насколько буддизм отличается, скажем, от современных и древних западных философий. Введён элемент кармической тяжести – твой поступок, который ты у себя за столом или на кухне, или о тебе, в газетах или журналах, называешь аморальным. Его аморализм так же эфемерен, как и его морализм. Оба слова имеют смысл только постольку, поскольку они меняют бытийную структуру Космоса, которая формируется в карме. И твой поступок плох не только и не столько потому, что он причиняет вред другому существу или, прежде всего, самому тебе, а поскольку он ухудшает всё. Ухудшает всё, поскольку вы этим усиливаете тяжесть кармичности. Ты плохой – значит, всё плохо. Всё – это работа, которую ты не сделал. Что значит – всё плохо? Значит, что ты не сделал работы и обозначаешь это. Если хотите, я приведу один эпизод. Или хватит?
– Нет, нет, очень интересно. Если Вы не очень устали.
– Да нет, средне. Я приведу один эпизод. Один случай, несколько вульгарный. Надо отдать нам справедливость, мы старались не мучить Юрия Николаевича вульгарными вещами. Был у нас аспирант (да он и есть, я уверен, что он жив, он моложе нас), которого «завалили», по мнению всех, потому что он был еврей. Завалили по указке зам. по кадрам и секретаря парторганизации. Мы бросились к Юрию Николаевичу. Он говорит: «Ну что вы, вы глубоко ошибаетесь. Я не могу себе представить, чтобы такой обаятельный человек, как зам. по кадрам, был антисемитом. Это непредставимо. Что касается секретаря парторганизации, то ведь это человек с превосходным знанием английского языка и с разумными взглядами. Я не верю!». Но пошёл с ними беседовать. И вы знаете, по рассказу зам. по кадрам, через три месяца, мне: «Ну, знаете! Когда такой человек с вами говорит!». То есть, кто угодно это чувствовал! Вы представляете себе, кто таким был зам. по кадрам Института востоковедения – бывший лагерный надзиратель. Он мне говорит: «Но Юрий Николаевич – это же такой человек! Ну, примем мы того, примем». Понимаете, люди менялись к лучшему прежде всего из-за отношения к нему.
Откуда это берётся? Ниоткуда. Я бы сказал – из мира дхармы, простите за догматизм. Больше этому неоткуда взяться. А уж секретарь парторганизации, он просто на ходу растаял и всё ходил и говорил: «Какой человек! Какой человек! Почему у нас таких нет?». Задал философский вопрос. Нет, скорее социологический: «А почему у нас таких нет?».
– Мистические взгляды Юрий Николаевич, когда он с вами общался, в той или иной степени высказывал, выражал своё отношение к потустороннему? Это важно.
– Конечно, выражал. Поймите, он никогда не был ни с кем скрытным человеком.
– А мистицизм?.. Его взгляды носили исключительно буддийский характер или они были более общими?
Я могу ошибаться, но думаю, что он был последователен в своём махаянском, позднем тантризме. И думаю, что всё-таки здесь вес имела также концепция калачакры. Но это, если говорить о буддизме в целом, очень сложная концепция.
Сейчас вы можете за 5 копеек купить брошюру «Калачакра для всех» или «Сексуальная йога для всех». Однажды я не вытерпел и пристал к нему. (Боже, как мы мучили этого замечательного человека!) Я говорю: «Юрий Николаевич, ну два слова о сексуальной йоге». Он, как всегда, улыбнулся и сказал: «О-очень сложные тексты, разбирать надо лет пять, а потом лет семь-восемь – йогическая тренировка»! Пожалуйста, вот вам за 5 копеек брошюра «Сексуальная йога для всех»! И заметьте, это, и то, что мы видим сейчас, не профанация священного, а вполне закономерное, с точки зрения тех же текстов, восприятие не только низами, но и через низ. В то время как единственная форма, в которой буддизм может восприниматься, – это по вертикали, с самого верха вниз, и когда ещё до низа дойдёт! И кстати, ничего не нужно никому говорить, надо читать буддийские тексты. Думаю, Юрий Николаевич, конечно, был последовательный тантрист.
– Теософские мифологемы, это было просто как бы дань уважение матери Елене Ивановне, любовь к своей семье?
– Да, в его жизни до последнего дня играли огромную роль «папочка» и «мамочка». Так он их называл. Он же был нормальным цивилизованным человеком. Мы привыкли к пошлой борьбе отцов и детей, дедов и внуков – чушь всё это собачья. Она же существует только на определённом уровне, очень низком. У него подобное отношение к родителям было совершенно невозможно.
– А все мифы, которые холили и лелеяли его родители, были частью его духовной биографии?
– Безусловно. И не забывайте, отец сделал из него профессионального кочевника-путешественника. Этот сверхинтеллигент Николай Константинович обожал степной и горный Восток и чувствовал с ним свою близость. И не только по крови, генетическую. Ведь Рерихи наполовину – Рюриковичи, наполовину – золотоордынские князья. Всё слилось вместе. Это то, с чего я начал. И на Юрия Николаевича влиял авторитет отца, я думаю. Надо отдать Николаю Константиновичу справедливость. Я шибко папу не люблю, его философию, да мало ли кто кого любит, кто кого не любит. Но в какой-то степени, только в «какой-то», конечно, он сформировал Юрия Николаевича.
– Юрий Николоаевич верил в поиск Шамбалы, на открытие которой отправлялась экспедиция, или это был камуфляж чего-то другого?
– Разумеется, верил. Так, по крайней мере, я понял из немногих разговоров с ним.
– Спиритические сеансы, в которых Юрий Николаевич участвовал в Париже, это была дань моде или попытка проникнуть через непроницаемую завесу?
– Понимаете, тогда же была мания духовности, которая была на 99% халтура и враньё, а на 1% там что-то было. Поэтому я сам как бы себя обрываю, когда её ругаю. Говорю: «А что, сейчас лучше? Дайте мне этот 1%! Дайте мне его! Потому что брать надо – это уже моё – откуда угодно и ничего не отбрасывать».
____________________________________________________
Источник: Интервью А.Н. Сенкевича с А.М.Пятигорским из книги
«Юрий Рерих: Живое наследие. Материалы к биографии.»
Вып. I: Сборник статей и интервью. – М.: Государственный Музей Востока, 2012.
