Оглавление
- От редакции сайта.
- Воспоминание о М.Ц. Спурготт-Пурга.
- М.Ц. Спурготт. Размышления над "Заветами Махатм".
- Н.П. Гребенюкова. "Сгораю до пепла и восстаю!"
- Воспоминания Семена Бокмана.
В редакцию сайта "Живая Этика в мире" поступила старая видео-кассета с документальными кадрами, на которых виден Михаил Цезаревич Спурготт-Пурга. Это любительское видео снято в 1989 году группой калининградских рериховцев: оператор - Сергей Немыкин, ведущий - Андрей Головин, руководитель группы - Олег Мелехов. Место съёмок - квартира Спурготта М.Ц., г. Советск, Калининградская область. Документальное видео разбито на 10 частей. Ссылка на первую часть даётся на этой странице, другие части можно найти на нашем канале на youtube. После видео приводятся воспоминания о М.Ц. Спурготт-Пурга, а также один из его литературных трудов на тему Учения Агни Йоги.
Перепечатывается из Интернет-журнала
"Вестник Святогора", N.3 (30) 2003 г.
Из далёкого русского города Калининграда, пришла весточка - там издаётся, пусть небольшим тиражом, но зато наш, рериховский журнал "СИЯНИЕ РАДОСТИ". Нам его любезно предоставила Н.Ю. Алексеева, бывшая в прошлом году на конференции Новосибирск-Барнаул-Бийск 3-8 августа, а также совершившая в июле путешествие к Белухе.
Ещё с 80-х гг. было известно, что в Калининграде существует много рериховских групп и обществ, чувствовалось, что за этим должно стоять нечто, оказывающее позитивное влияние на это развитие … До поры это оставалось догадкой. После встречи с Надеждой Юрьевной в Бийске, и также - по получении журнала - стало ясно - да, действительно, в невидимом отдалении от РО города стояла фигура старого рижанина! Им оказался друг А.П. Хейдока - Михаил Цезаревич Пурга! Он, оказывается, умел выслушивать все враждующие стороны, и хвалил каждого, не осуждая никого. Т.е. он вбирал в себя яд взаимоосуждений, что так рекомендуется в Ж.Эт., и тем способствовал всему построению. … Известно, что ныне в г. Прокопьевске (Кузбасс) проживает один из бывших калининградцев - И.А. Киршин, который и здесь ведёт РО. Часть из его выступления мы и приведём.
Выступление И.А. Киршина:
"Я очень люблю Михаила Цезаревича Пургу и люблю о нём говорить. Среди тех маленьких писем, которые он мне посылал, есть записочка, которой я очень дорожу. "Дорогой Игорь! Посылаю адрес, свяжись с МЦР, и в связи с нашим с тобой последним телефонным разговором, советую, объединяйтесь с калининградскими спутниками одного пути Живой Этики. Сердцем со всеми вами, Михаил Цезаревич" (далее М.Ц., - прим. ред.).
Это пример благородства, настоящего Света, человек, который никогда не судил разных путников с разными недостатками. Он всех любил, и на меня дружба с ним произвела самое сильное и большое впечатление. Это был человек, оказавший самое сильное влияние на меня. М.Ц. человек феноменальный по своей судьбе, объездил 50 стран. Владел хорошо иностранными языками. Был в Англии, Франции, и долго жил в Китае. Я больше остановлюсь на духовных, человеческих качествах, а не на биографических.
Кажется самым важным то, что он без конца повторял фразу: "До тех пор пока ты честен и искренен перед своей совестью - Светлые Силы на твоей стороне". Эта фраза меня просто спасала. Помогала разобраться в совершенно непонятных ситуациях. Вот то чувство, с которым он повторял эту фразу, та вера меня питала и поддерживала. Я с ним советовался по поводу своего выхода из школы Живой Этики, обсуждал с ним этот вопрос. Он поддержал этот выход, но интереснее всего было то, как он отреагировал на мой вопрос, что мне делать с моим классом?
Я получил от него потрясающий по своей духовности ответ: "Игорь, не заботься о своих учениках. Если у тебя огненное сердце, они тебя и под землёй найдут. Если у тебя нет такого сердца, то тебе и не надо иметь учеников. Отпусти их с миром". Я говорю: "А как же люди?" Он ответил: "Займись своим любимым делом, то, что любишь делать. Тогда твоё сердце будет постоянно развиваться. Ты научишься любить. И тогда люди потянутся. Вот этим займись". И те внешние хитросплетения, в которых я оказался, на мой взгляд, были самым честным образом разрешены. Я понял, что не надо городить ничего внешнего, нужно заниматься развитием собственного сердца, чтобы оказать помощь другим людям.
Помощь М.Ц. заключалась, прежде всего, не в словах, а в отношении к людям. Когда я приезжал к нему, он жил тогда в г. Советске, и подходил к его дому, он сидел на лавочке. Я подхожу, он оборачивается и весь просто сияет: "Игорь приехал, как хорошо, иди сюда скорее". Обнимал, целовал меня. Меня это поражало. Я приезжал тогда порой в смущённом состоянии духа, разобранным, многие вещи не ладились, никакой гармонии не было. И, тем не менее, я поражался, он относился ко мне как к очень хорошему человеку. Я вижу - тут неправильно сделал, там ошибся, что я ничего не умею. А он ко мне относится прямо с восхищением. Я думаю, слепой что ли? И постепенно наблюдая людей разных, сопоставляя, я понял, кто из нас слепой. Зрячий тот, кто любит, вот он и видит настоящую правду. И какие бы высокие слова человек не говорил, какой бы ни была длинны его борода, с какими бы он высокими личностями не встречался - это не имеет никакого значения. Главное - какое у него сердце, и как он относится к людям.
Маленький пример, который поразил меня на похоронах М.Ц. Были разные люди, соседи. Пришла бабушка, которая говорила о М.Ц. с восхищением: "Он меня так любил, так утешал. У меня есть такая особенность, я ненавижу солнечный свет. Я его так боюсь иногда, что забираюсь под диван и сижу там. М.Ц. всегда утешал, поддерживал". Я был поражён, такой высокий дух, нет бы сказал ей: "Изыди, сатана!" Нет, он относился к людям с любовью, с пониманием и по человечески, какие бы они не были, какие бы у них не были опасные положения и состояния. Это был самый главный урок. Урок отношения любви, принятия, не осуждения. За это я его очень любил.
Ещё такая подробность, которая мне очень дорога. Когда Альфреда Петровича Хейдока (далее - А.П., - прим. ред.) привозили в Калининград, самую сложную, организационную работу взял на себя Анд. Ив. Головин. Я помню, как он вставал в 5 утра, как тратил свои деньги на все нужды. Ездил в г. Советск за М.Ц., делал фотографии. Это отношение Андрея Ивановича было для меня примером самоотверженного служения. Что он от этого имел? - ничего, просто он понимал, что это должно быть сделано. Это для Общего Блага важно, и это правда.
Эта встреча была чрезвычайно важна - они очень любили др. др. (А.П. и М.Ц.), они сидели в лагере в соседних бараках и поддерживали др. др. И если бы этого не было, то они бы оба умерли. Так говорили и А.П. и М.Ц. Поэтому их дружба была крепкой, проверенной временем и сотрудничеством. А.П., сидя в сталинском лагере, писал эссе о карме, об эволюции мира, творил будущее. Он давал свои эссе М.Ц. редактировать. Они были инвалидами. М.Ц. получил инвалидность в 1949 г. Там находили духовные силы не только поддерживать др. др., но и работать во имя Общего Блага. Каково им было встретиться вместе, старикам. Они были привязаны др. к др., понимали др. др. как никто другой на свете. Они были единомышленниками во всём и на духовном Высшем Плане. Это был кусочек духовного братства на Земле, которому Андрей Иванович помог соединиться. Спасибо ему.
Мне хотелось сказать, как мы провожали Михаила Цезаревича. Мне представляется это чрезвычайно важным. М.Ц. ушёл очень стареньким, ему был 91 год. Он последние годы готовился к своему уходу. При каждой почти встрече он говорил, что он скоро уйдёт, но чтобы не было никаких рыданий, душераздираний. "Пожалуйста, учтите эту мою настоятельную просьбу. Смерть - это не больше, чем стрижка волос. Я это отлично знаю. Я от вас никуда не ухожу. Всех, кого я любил, я намерен любить и там. Я буду вместе с вами своим духом, поэтому расстраиваться нечего. Поэтому, пожалуйста, там комедию мне на кладбище не ломайте". Вы знаете, что получилось. Я таких радостных похорон не видел в жизни. Так как его любили, мало кого любили. Для нас лишиться М.Ц. было очень страшно. Я думал, что это будет чем-то кошмарным, ужасным. Но вышло всё очень светло и красиво. И вот этим он нас тоже учил - относиться правильно не только к жизни, но и к смерти. Относиться духовно. Вот такой он был во всём.
Ещё один штрих, о котором я не могу рассказать. Что значит его служение Общему Благу, в каких конкретных формах оно проявлялось. Он был известен в рериховских кругах, был связан с крупными деятелями: с Шапошниковой, Сидоровым, С Южной Америкой. Ему постоянно шли письма, пакеты, в них были вестники, книги. Он всё это раздавал. Сидел и думал, кому это может пригодиться больше, чем ему. Более того, у него была двухкомнатная квартира в Советске. Он там жил один. Вторую комнату он отдал семье, которой просто негде было жить. Вот такой человек, настолько не вписывающийся в наши земные представления. На меня это произвело глубочайшее впечатление. Я страшно рад, что имел возможность 7 лет быть с ним знакомым, а последние годы мы просто дружили. Я очень часто ездил к нему.
Вопрос: "Остался ли архив его?" Этот архив остался у Антонины Ивановны, жены Игоря Николаевича Войкина. Игорь Николаевич был близким учеником М.Ц. Они очень любили др. др. Это был летящий, самоотверженный дух. Но в то же время у него были некоторые недостатки, за которые его многие не любили. И когда М.Ц. после смерти Игоря Николаевича услышал про него резкое мнение, то вспыхнул и сказал: "Не нам его судить, и не им. Пусть дух его летит как можно выше". Это было тоже как камертон для меня. У каждого из нас есть недостатки. Но вот у него было такое чистое высокое отношение, в чём мы все так нуждаемся и что он умел так делать. Архив М.Ц. после смерти по его завещанию передан разным людям, но большая часть его досталась А.И. Войкиной. Где этот архив сейчас, я вам сказать не могу. Я рад, что находятся люди, которым интересны не дрязги, не ссоры, а пример людей, умевших прожить жизнь действительно духовно".
Дополнение А.И. Головина:
"Когда я познакомился с М.Ц., меня удивила его энергетика, запах его ауры. От него шли эманации чистоты, как от маленького грудного ребёнка. М.Ц. рассказал нам, что в молодости он рано начал заниматься различными практиками, как естествоиспытатель. Рано научился выходить астрально-ментальным телом. Он был очень смелым в различных экспериментах, которые впоследствии несколько подорвали его здоровье. Поэтому климат Восточной Пруссии он переносил плохо, и говорил, что самый лучший климат, который ему подходит - это в Египте".
Выступление И.Н. Новичихиной:
"Интересно было наблюдать за тем, как М.Ц. относился к очень разным своим знакомым, и как окружающие реагировали на него. Не помню, чтобы он осуждал кого бы то ни было. Тех, кто приходил жаловаться на общих знакомых, выслушивал очень внимательно и сочувственно, и когда человек успокаивался в море понимания, окружавшего его, заключал беседу словами о том, что все правы, только по-своему. Разговаривал одинаково внимательно и с теми, кто считал себя признанным другом и с учениками, и с соседскими малышами, подходившими пообщаться во время прогулки, о чём-то спрашивал, выслушивал и улыбался.
"Чей это дед такой красивый?", - интересовались хозяйки около подъезда, а их мужья, возвращаясь домой, подходили к этому лёгонькому старичку с воздушной бородкой и начинали почему-то извиняться заплетающимся языком: "Я тут выпимши иду… Вы уже… это…". Ко всему происходившему с ним и около него находил силы относиться с замечательнейшим чувством юмора, повторять шутки так же смешно и очень необидно редко кому удавалось.
Однажды человек очень гордый своими аскетическими достижениями, рассказал, что вот теперь он и от мяса отказался. А следующая фраза М.Ц., обращённая ко мне прозвучала примерно так: "Хочу вам спасибо сказать за угощение, гуся вчера вы пожарили очень вкусно!" И такое было довольное этим вкусом выражение лица, что присутствующие хохотами над этим контрастом слов, а не над довольным собой аскетом, и он также смеялся.
Приходили к нему за разрешением споров о жизненных ценностях и этических путях к ним, тянулись к его безоценочности и доверяли безоглядно, может потому, что при внешней хрупкости он имел мощнейшую убеждённость в правоте и искренности Добра, и умел сочетать твёрдость убеждений с отсутствием осуждения, но не убеждал никого ни в чём, и не настаивал.
Иногда через многочисленность ежедневных встреч с людьми его заботливость и нежность к близким (родственников у него не было давно), проскальзывало одиночество непохожести, усталость от множества проповедующих и малого количества соратников. А.П. Хейдок - ему, в видеофильме "Мишенька, одни мы с тобой остались". А после просмотра концерта классической музыки рассмеялся и извинился за смех: "Вам это непонятно. До революции галстуки-бабочки чёрного цвета носили в основном официанты. Теперь этого никто не помнит". А линзы в очках очень толстые и глаза на лице большие-пребольшие… Когда вспоминаешь их, неотступна мысль о том, что все остальные любимые люди любили тебя лично немножечко меньше. И радость от того, что судьба подарила те впечатления".
Михаил Спурготт
Перепечатывается из книги "Балтийская миниатюра",
Калининград, 2002 г., стр. 71-72.
Чем утвердить меру дел ваших?
Если дела полезны для всего мира, то и мера хороша.
Чем утвердите меру дел ваших?
Если они полезны всему человечеству, то и сущность их хороша.
Думайте, что ничто не принадлежит вам - тем легче сохраните вещи.
Думайте, насколько каждая новая вещь должна быть лучше старой, тем утвердите лестницу восхождения.
Думайте, как украсить каждое место - тем вернее убережётесь от сора.
Думайте, как прекрасно Завтра - тем приучитесь обращаться вперёд.
Думайте, насколько мала Земля - тем улучшите понимание соотношений.
Думайте, как жестоко явление животных - тем больше начнёте жалеть малых.
Думайте, какое счастье идти по коре Планеты, насыщая её сознанием духа.
Если вы не дырявая лодка - доплывёте!
Но не плавайте там, где надо летать.
Сучки, срезанные с дерева, дают мощь стволу, оставленные привычки очищают дух. Трудность Пути зависит от привычек тела. Как шелуха, они должны отпасть! Отмойте грязь привычек! Нельзя сохранять старые привычки, нельзя за одной пазухой носить часть Блага, а за другой - милых тараканов.
В мире духовном принцип отдачи и помощи. Жертва - самое выгодное предприятие: удача следует за жертвой; удача ничто иное, как "обратный удар жертвы". Жертва необходима - горение жертвы подобно озону. Заимодавно удача может быть послана раньше жертвы, но жесток жребий должника. Если сегодня можно платить малым, то через год плата возрастает. Года не пройдёт, как должник пойдёт согбенным. Желайте отдавать!
Самопожертвование может открыть Врата понимания, но ветхая жертва старых ненужных вещей качается на одной ветке с себялюбием.
Без дисциплиныы духа не сумеем стать свободными. Для раба дисциплина духа будет тюрьмою, для устремлённого - крыльями. Качество всегда может быть улучшено, если дух дисциплинирован.
Создание высоких образов способствует совершенствованию.
Тяжкий от злобы дух не может подняться.
Н.П. Гребенюкова.
Перепечатывается из журнала
"Записки Гродековского музея", вып. 17.
Хабаровский краеведческий музей, 2007. Стр. 99-106.
"Сгораю до пепла и восстаю!" - Эти строки принадлежат русскому поэту - эмигранту М.Ц. Спурготу (1901- 1993), вернувшемуся в СССР "из страны роз и чая" в 1947 году. Сведения о судьбе поэта весьма скупы и разноречивы, однако по его письмам и стихам, хранящимся в Гродековском музее в архиве дальневосточного поэта и критика А.В. Ревоненко (1934- 1995), и по иным источникам можно проследить его жизненный путь.
Родился М.Ц. Спургот в Белоруссии, в г. Гродно. Ещё до революции семья переехала в Харбин, "целостный кусок старой императорской России, чудом уцелевший на китайской земле" (Г.В. Мелихов). В Харбине отец его был "управляющим русской чайной концессией". Из воспоминаний М.Ц. Спургота мы узнаём, что учился он в Харбине, в частной гимназии В.Л. Андерсена, которая давала классическое образование, повторяя русскую школьную систему, и позволяла поступить в университет. Преподаватели, как вспоминает Е.П. Таскина, "были с большим диапазоном знаний", и особое внимание уделялось обучению наукам гуманитарного цикла - литературе, истории, словесности, иностранным языкам, среди которых был английский, французский, немецкий; китайский предлагался на выбор, причём иностранные языки преподавались людьми, владевшими ими в совершенстве.
Михаил Спургот, высокий голубоглазый блондин с тонкими чертами лица, был поэтом по складу своей нежной души, и можно предположить, что он стал рано писать стихи. В отрочестве, наверное, он был скаутом, как и многие его сверстники (традиции скаутского движения в воспитании харбинской молодёжи были заложены в 1913 году), был спортсменом, носил скаутскую форму: зелёную рубашку, шорты, пилотку, ярко-оранжевый галстук…
После Октябрьской революции оборвались торговые связи с Россией, и русская чайная концессия пришла в упадок. После 1917 года, по неизвестной причине, семья М.Ц. Спургота вернулась в Россию и поселилась во Владивостоке, где Михаил продолжил учёбу. Возможно, после окончания гимназии он, как и многие молодые люди, решил продолжить образование в Москве или Петрограде, где его и застала Гражданская война. Он (хотя был очень юн) был мобилизован, как это случилось с другим выдающимся его современником - Вс. Н. Ивановым, и, вероятнее всего, призван в армию А.В. Колчака.
Источники указывают, что М.Ц. Спурготт воевал на юге России и принимал участие в Сибирском Ледяном походе (ноябрь 1919 - февраль 1920 гг.) - его называют "белопоходником". А.Г. Ефимов, командир Ижевско-Воткинской Бригады, "одного из лучших соединений Колчаковской армии" (В.М. Молчанов), писал, что "по величине пройденного пути и продолжительности времени, а также по трудности преодоления встреченных препятствий, вряд ли можно найти подобный пример в истории войн".
События революции и Гражданской войны вновь привели М.Ц. Спургота во Владивосток - прибежище для поэтов, музыкантов, художников, центр духовной жизни Дальнего Востока. На закате жизни М.Ц. Спургот с печалью говорил о городе: "Завидую Вам, что побывали также во Владивостоке. Представляю, как он сейчас разросся по сравнению с 20-ми годами".
В 1918 году во Владивостоке организационно оформился футуризм с возникновением литературно-художественного общества (ЛХО), и местом творческих встреч поэтов, называвших себя футуристами, был "Балаганчик", находившийся в подвале театра "Золотой Рог". Ведущим органом левого искусства на Дальнем Востоке был журнал "Творчество", выходивший вначале во Владивостоке, затем издание было перенесено в Читу - административный центр ДВР.
Говорят, что литературное течение составляют пять или шесть человек, которые живут в одном городе и сердечно ненавидят друг друга. Во Владивостоке было гораздо больше талантливых людей. Из них можно назвать поэтов Н.Н. Асеева, С.М. Третьякова, С.Я. Алымова, В.Н. Матвеева (Марта), Д.Д. Бурлюка, Ф.Л. Камышнюка, Вс.Н. Иванова, А.И. Несмелова, художников В.Пальмова, М. Аветова, Н. Наумова, П. Любарского и многих других, глубоко погружённых в свой собственный мир; "и каждый встречал другого надменной улыбкой"… В воспоминаниях "О себе и Владивостоке" А.И. Несмелов писал, что в городе" было около 50 действующих (как вулканы) поэтов ... все они вертелись около "Балаганчика". Многие, как, например, Рябинин, в нём жили, т.е. спали. Когда у Рябинина не было денег на водку и кокаин, он срезал огромными кусками ситцевую обивку стен и продавал материю. Третьяков приходил в ярость". На страницах журнала "Творчество" велась дискуссия о футуризме, которая постепенно из области эстетики перешла в политическую сферу: газеты стали писать о том, что футуризм находится в стороне от столбовой дороги советского искусства. Перед этим, в декабре 1919 года, отношение к футуризму изменил Венедикт Март. И Март, стихи венедиктиня,
Творил собою много поз,
А остальные, рот разиня,
Ему внимали, и всерьёз, -
не без сарказма замечал о нём Н. Шилов, который, по воспоминаниям М.Ц. Спургота, был талантливым поэтом и умер в 1940-е годы в Шанхае от скоротечной чахотки.
В ЛХО произошла размолвка между её членами, и в начале 1920 года из объединения вышли В. Март и Н. Асеев. После японского переворота в апреле 1920 года произошло окончательное размежевание среди поэтов: Н. Асеев, С. Третьяков, В. Март, П. Незнамов приняли революцию, В. Рябинин, В. Статьева, А. Несмелов, Л. Ещин, Б. Бэта, С. Алымов, Ф. Камышнюк и М. Спургот уехали в эмиграцию, в Китай.
С 1920 года литературная жизнь Харбина была тесно связана с Владивостоком. В декабре 1920 года в Коммерческом собрании редакцией журнала "Окно" был устроен доклад на тему "Религия революции", и с выступлением о В.В. Маяковском, творчество которого считали эталоном нового искусства, выступил Н.Н. Асеев. Н.Н. Асеев посетил Харбин на пути в Москву, куда был приглашён наркомом просвещения А.В. Луначарским. По образцу Владивостокского ЛХО по инициативе С.Я. Алымова было образовано Харбинское литературно-художественное общество, и С.М. Третьяков, приехав в Харбин в начале 1921 года, принял участие в работе Студии поэзии. Студия сыграла значительную роль в "культивировании поэтического искусства": помимо лекций о "главнейших представителях революционного искусства всех стран", организовывались практические занятия по стихосложению, изучению ритма, по декламации, мелопластике.
Пресса Харбина 1920 гг. являла собой пёструю картину: печатались монархические, коммунистические и фашистские издания. В 1918 - 1945 годах в Харбине выходило 115 газет, 275 журналов, 190 одноразовых изданий. Литературно - художественный ежемесячный журнал "Окно" стал выходить конце 1920 года в Харбине и редактировал его С.Я. Алымов, а среди сотрудников были В. Март, Ф. Камышнюк, А. Несмелов, Н. Асеев. Кроме ежемесячного журнала "Окно", были и другие литературно - художественные журналы, в том числе и еженедельный иллюстрированный "Дальневосточный синий журнал", ответственным издателем которого был И.С. Слуцкий. В его работе с 1922 года принимали участие, в частности, и Ф.Л. Камышнюк, и М.Ц. Спургот, печатавший свои произведения под псевдонимом "Немос". (Nemo - никто, Немос - сын Никто). В одном из писем Е.П. Таскиной М.Ц. Спургот признавался, что одно время находился под сильным влиянием творчества Ф.Л. Камышнюка. В воспоминаниях М.Ц. Спургот называл Ф.Л. Камышнюка "талантливейшим поэтом", который "в 20-ые годы был преподавателем русской литературы в коммерческом училище в г. Харбине". Ф.Л. Камышнюк был связан с Китаем, как и М.Ц. Спургот, с детства: ещё мальчиком он приехал в Харбин с родителями, окончил коммерческое училище, а в 1915 году уезжал в Петроград учиться; вернулся в Харбин через два года. Ф.Л. Камышнюк свободно владел китайским языком и делал переводы китайской поэзии. В 1918 году он выпустил первый поэтический сборник "Музыка боли", стихи которого, как замечали современники, были созданы под влиянием А.А. Блока. Ю.В. Крузенштерн - Петерец (1903- 1983) давала резкую оценку многим современным ей литераторам, в том числе и М.Ц. Спурготу (очерк "Чураевский заповедник"). Со свойственной ей иронией она писала в воспоминаниях и о Ф.Л. Камышнюке: "Потряхивая длинными волосами, аккуратненький, с пышным голубым бантом на шее, Камышнюк степенной походкой обходил харбинские квартиры, предлагая свою книжицу".
Есть сведения, что М.Ц. Спургот редактировал юмористический журнал "Пилюля" - "независимый орган сатиры, юмора, сарказма, шаржа и карикатуры". Журнал имел название "Еженедельная пилюля" (1922 г.) и "Новая пилюля" (1923 г.). Издание было ярким, но, как почти треть всех харбинских журналов и газет, недолговечным.
В конце 1922 года в Харбине стал выходить еженедельный литературно - художественный журнал "Вал" под редакцией Л.В. Барташева (Леонид Б.). Среди отделов журнала были беллетристика, поэзия, живопись, жизнь богемы, искусство в России и за границей, юмор, спорт и т.д. Выпущено было всего четыре номера. Среди авторов журнала можно назвать В. Марта, Ф. Камышнюка и М. Спургота.
На литературную жизнь Харбина благотворное влияние оказал еженедельник "Дальневосточный прожектор", выпускавшийся издательством "Атолл". Его ответственным редактором был японец М. Фукуда, а редактором и ответственным за отдел сатиры - М.Ц. Спургот, которого называли "продуктивным писателем". Судя по письмам, поэт был, как говорили в старину, жовиален, и жизнелюбие защищало его, как броня, а остроумие заменяло, как некогда благородному дворянину, шпагу. Тайным и неиссякаемым источником юмора у него, как и у многих эмигрантов, была глубокая тоска по Родине. К творчеству побуждало поэта одиночество, которое впоследствии привело его к алкоголю, наркотикам и к психиатрической лечебнице, а жена его, в бессильных попытках его спасти, покончила с собой.
Вышел только один номер журнала "Дальневосточный прожектор", и в нём, в частности, печатались произведения М.Ц. Спургота. Заметным явлением в литературной жизни Харбина стало издание журнала "Рубеж", благодаря которому харбинские прозаики и поэты получили возможность печататься регулярно. В каждом номере печаталось в среднем три с половиной рассказа, пять стихотворений, восемь очерков. Со второго по пятый номера журнала 1926 года редактором был М.Ц. Спургот.
В Харбине М.Ц Спургот редактировал также газеты "Речь" и "Вечерний телеграф". Издательская и публицистическая деятельность давала ему насущный хлеб, а питала его поэзия. В Харбине вышло в свет большинство книг М.Ц. Спургот, и в одном из писем к А.В. Ревоненко автор перечисляет все свои издания, которые выходили в Харбине и Шанхае: 1. "Гнёт", Харбин, 1917 г., издательство типографии Фацая. Кажется, экземпляров 300 всего".
2. "Золотой рог", Владивосток, 1921 г., тираж 100 экземпляров.
3. "Букволязг гордый" (с московским поэтом Михаилом Зильдау). Харбин, 1923 г., издательство "Атолл", 500 экземпляров.
4. "Экзоты эротики", Харбин, издательство "Гамаюн", 1926 год, 800 экземпляров.
5. "Тоска непознанная" (с Фёдором Щёголевым). Издание Содружества русских писателей в Китае. 1929 г., 300 экземпляров.
6. "Жёлтая Дама", Шанхай, издательство "Заря", 1930 г. (два издания).
7. "Чёрная тетрадь", Шанхай, издательство "Заря", 1936 г., 500 экземпляров.
8. "Прошлое", Тяньцзин - Пекин, издательство ЮПК, 1947 г., 800 экземпляров.
М.Ц. Спургот писал о некоторых книгах подробнее. ""Гнёт" вышел под инициалами "М.Ц.", насколько помню, осенью 1917 г. Я в то время ещё учился в харбинской частной гимназии В.Л. Андерсена, совмещая учёбу с работой в клубе общества служащих. Количество страниц не помню, но сборничек был тощий, и стихи, конечно, соответствовали незрелому возрасту автора. "Золотой рог" - издательство "Скорпион", 1921 год, Владивосток. Страниц - кот наплакал, по существу это был отдельный оттиск с набора, сделанного для газеты - я в то время редактировал сатирическую газетку "Скорпион", а название типографии разве вспомнишь. Брошюрка вышла под псевдонимом "Немос". Под этим псевдонимом в 21 - 22 гг. в харбинском "Дальневосточном Синем журнале" я печатал мой приключенческий роман "Мисс Гардер". В дальнейшем я этим псевдонимом больше не пользовался и второй свой (и последний) роман "Сын Дракона" в 24 - 25 гг. писал в "Газете - копейка" В.А. Чиликина под псевдонимом М. Эс - Пе…". О сборнике "Михаила Зильдау и Спурга. Букволязг гордый" М.Ц. Спургот пишет: "Издал какой-то меценат. Страниц не помню, думаю на тридцать. В сборничек вошли стихи приехавшего из Москвы молодого поэта Михаила Зильдау и мои". По поводу журнальных публикаций во Владивостоке он заметил: "Во Владивостокской печати я не выступал".
Музыкальность стихов М.Ц. Спургота привлекла к ним внимание многих композиторов. Поэт вспоминал: "В харбинские годы я написал ряд песенок, из коих наиболее популярными были "Катюша - кельнерша" (её пел весь Харбин, да и здесь, в Союзе, я встречал людей, напевавших её - это бывшие владивостоковцы), "Тоска по Родине" ("Сколько нас на чужбине страдает"). Музыку для моих песенок писали Михаил Родненький, Гейгнер (как я слышал, вернувшись в СССР, Гейгнер стал лидером джаза в московском "Метрополе"), Георгий Ротт, Берладский, а для одной вещи написал музыку даже А.Н. Вертинский. Да, ещё для песенок, уже в позднейшие годы, написанных в Пекине, писал музыку Владимир Бенино - он же эти песенки и исполнял. Из видных певцов того времени мои песенки исполняли Моложатов, Кармелинский, Шушлин, Клодницкая…".
Часто для героя стихов М.Ц. Спургота, "надменного и красивого", "принца из акварелей восемнадцатого гордого Луи", женщина была игрушкой, а не приглашением к счастью: Я пройду, надменный и красивый,
Мимо вас спокойно и легко,
Каждый жест мой - тихий и ленивый -
Будет долго помниться потом.
……………………………………..
Слёз не надо - расплывётся мушка
И поблекнет красочность румян.
Для меня, дитя, вы лишь игрушка,
Я для вас - лишь юности обман.
Иногда она была спасением от недружелюбного мира и "мрака впереди": Чёрт возьми!.. Ну, разве плохо жить на свете,
Если можно убежать от злой тоски,
Заглянув хоть раз в такие вот, как эти,
Словно омуты манящие, зрачки!
Порою, отчаявшись, испытав глубокую скорбь от новой утраты, лирический герой, озорничает: Рассмеявшись в лицо тоске (судьбе - ? - Н.П.Г.),
На портрете твоём я грубо
Пририсую усы тебе.
Говорят, что ум и сердце человека, как и его речь, хранит отпечаток той страны, в которой он родился. В каждой оброненной мысли, в каждом всплеске чувств поэта - многоликая Россия - печальная и весёлая, строгая и насмешливая.
В 1929 году М.Ц. Спургот переехал в Шанхай, русская община которого насчитывала в ту пору, по неофициальным сведениям, около 50 тысяч человек. Поэт писал о Шанхае: Взойди на самую высокую из башен
И посмотри везде из края в край.
О как он исполинностью своею страшен-
Многомиллионный зверь - Шанхай!
С начала 1930 года М.Ц. Спургот сотрудничал с газетой "Шанхайская заря", владельцем которой был М.С. Лембич (1891 - ?), Георгиевский кавалер, участник боевых действий армии генерала Л.Г. Корнилова, издатель - редактор газеты Добровольческой армии генерала А.И. Деникина, перешедший через фронт к А.В. Колчаку. Первым редактором газеты "Шанхайская заря" был Л.В. Арнольдов (1894 - ?), который, к слову сказать, до Октябрьской революции жил в Хабаровске, работал журналистом в газетах "Приамурская жизнь", "Приамурье", преподавая одновременно в Хабаровском кадетском корпусе. В годы Гражданской войны он был директором Бюро информации министерства иностранных дел правительства А.В. Колчака. О назначении газеты "Шанхайская заря" Л.В. Арнольдов писал так: "Это путь обслуживания интересов всего русского Шанхая, путь защиты на чужой стороне русских граждан, равно как их правовых интересов".
Осенью 1929 года было основано Содружество русских работников искусства "Понедельник", которое первоначально служило лишь для творческих встреч. В декабре 1929 года произошла реорганизация общества, и весной 1930 года был принят устав, подготовленный М.В. Щербаковым (? - 1956). Почётным председателем содружества был, по воспоминаниям М.Ц. Спургота, "Ив. Бунин, председателем художник М.А. Кичигин… зампред Валь (В.С. Присяжников - Н.П.Г.)…". По воспоминаниям М.Ц. Спургота, "Валентин Валь - Присяжников… был в литобъединении "Понедельник" руководителем". Среди учредителей содружества были Л.В. Гроссе, Валь, М.Ц. Спургот и некоторые другие литераторы. После утверждения устава было решено выпускать литературно - художественный журнал, который читали бы и эмигранты, обосновавшиеся на Западе. В журнале публиковались и произведения М.Ц. Спургота: "Во втором выпуске, насколько помню, - писал М.Ц. Спургот, - были мои китайские стихи…". По понедельникам устраивались литературные вечера и собрания, читались доклады и сообщения, посвящённые творчеству А. Белого, А. Блока, Н. Гумилёва, М. Волошина, дальневосточников Вс.Н Иванова, А. Несмелова. За первые четыре года прошло 120 заседаний, на которых было прочитано 70 докладов и сообщений. "Просуществовало содружество много лет, - вспоминал М.Ц. Спургот, - до возвращения русских шанхайцев в Советский Союз, выпускало литературную газету, еженедельно устраивало закрытые собрания и ежемесячные открытые, охотно посещавшиеся любителями литературы".
В декабре 1933 года из содружества "Понедельник" вышла большая группа литераторов, создав литературно - художественное объединение "Восток" с печатным органом - журналом "Врата". Ещё раньше, в ноябре того же года, было основано содружество художников, литераторов, артистов, музыкантов - ХЛАМ. М.Ц. Спургот был одним из его учредителей и бессменным генеральным секретарём в течение нескольких лет.
Многие члены содружества начинали свою деятельность во владивостокском "Балаганчике и привнесли в объединение дух богемы. Они собирались по средам, проводили вечера и бенефисы некоторых членов ХЛАМа, балы и конкурсы "Мисс и Мистер ХЛАМ" (к слову сказать, в третьем сезоне победителями, наиболее остроумными и популярными артистами и литераторами, стали молодая актриса драмы Т. Птицына и поэт М. Спургот). Все артисты, приезжавшие в Шанхай, посещали заседание содружества: в частности, в январе 1936 года ХЛАМ торжественно встретил Ф.И. Шаляпина. Хламисты присваивали наиболее талантливым и знаменитым своим членам различные звания: на одном из ежегодных балов А.Н. Вертинский был удостоен звания "почётного рыцаря шанхайской богемы" и Короля ХЛАМа, а М.Ц. Спургот носил почётный титул Мистер ХЛАМ.
В русских "ночных художественных" кабаре Шанхая пели А. Вертинский, Л. Гроссе, М. Спургот. С А.Н. Вертинским М.Ц. Спургот встречался и после возвращения в СССР. Поэт вспоминает, что в 1950 году, перед тем, как он был репрессирован, М. Спургот был у А.Н. Вертинского в Москве: "Мы сидели в его кабинете, заполненном редкостями: письменный стол Наполеона, курительный столик Елизаветы, книжный шкафик А.С. Пушкина, со стенами, увешанными фотографиями с автографами многих великих… Вскоре А.Н. умер…".
В 1935 году, в Тяньцзине, М.Ц. Спургот выпускал литературно-художественный журнал "Дракон", хотя и недолговечный, как и все тяньцзиньские издания, но "наиболее интересный по содержанию".
М.Ц. Спургот так вспоминает о своём возвращении в СССР: "Я весь свой литературный архив оставил в Китае с тем, чтобы его привезла моя - теперь бывшая - жена: она должна была выехать вслед за мной, однако приехала только через несколько лет. Перед отъездом же сожгла все мои книжки, вырезки напечатанного из газет и журналов и даже рукописи, опасаясь везти с собою, подозревая, что я репрессирован. Так оно и было: я был репрессирован в начале 1951 года и реабилитирован в конце 1955 года". Может быть, вследствие пребывания в лагере у М.Ц. Спургота развился туберкулёз, от которого он лечился. В 1971 году он предпринял попытку переезда с семьёй в Среднюю Азию, в Фергану, полагая, что "жаркое солнце и обилие фруктов" будет для них полезно, но непереносимая жара заставила их вновь вернуться в привычный климат Прибалтики, в Советск. Хотя у М.Ц. Спургота была к тому же прогрессирующая болезнь глаз ("зрение упало до 0,1"), он много работал, "возвращал письменные долги". Сетуя на загруженность, он замечал: "Жить, не трудясь, - нельзя". В одном из писем поэт сообщал: "Болею, поправляюсь и вновь болею... В общем, как Феникс - сгораю до пепла и восстаю! Упорно и упрямо, ибо считаю, что "не все ещё стихи написаны…". Это было сказано, когда поэту было 79 лет.
Привлекает образ автора писем: он предстаёт человеком искренним, великодушным, благодарным, осторожным в суждениях и остроумным. Никому из литераторов, с кем его сводила судьба, он не давал негативной оценки, ни о ком не говорил с оскорбительным равнодушием или пренебрежением, для каждого находилось доброе слово. Так, с большой теплотой поэт писал о Вс.Н. Иванове, о Л.Е. Ещине, о Ф.Л. Камышнюке.
Древние говорили, что из блаженного праха поэта, из духа его родятся фиалки… От поэзии Михаила Спургота остался "букет камелий и листок бумаги с оборванною строчкою письма" и ясный, неугасимый свет.
Перепечатывается с сайта
"Информационный портал Советск-Тильзит".
Судьба свела меня с выдающимся человеком. Я многим ему обязан. Это Михаил Цезаревич Спургот-Пурга. Мы познакомились в 1982 году в г. Советске Калининградской области (бывший Тильзит в бывшей Восточной Пруссии). У него была сложная, интересная и драматичная судьба. В молодости он был известным поэтом Русского Китая, а также журналистом и репортером русских газет Харбина и Шанхая. В 1947 году он вернулся в Россию. В 1950 году попал в сталинский лагерь. После освобождения в 1955 году работал актeром различных театров, в том числе и в Калининградском кукольном театре. Практически прекратил писать стихи. Еще находясь в Китае, стал приверженцем эзотерического "Учения Живой Этики", служению и постижению которого посвятил всего себя. В жизни Михаила Цезаревича было множество встреч с выдающимися деятелями русской культуры, среди которых знаменитый Александр Вертинский, шахматист Алехин ("Не Алёхин, а Алехин", - любил повторять Михаил Цезаревич, вспоминая, как сам Алехин однажды поправил его), поэты Русского Китая Арсений Несмелов, Всеволод Иванов, Леонид Ещин... Если б он решился написать книгу воспоминаний, то, уверен, это была бы интереснейшая книга. Но он ее, к сожалению, не написал. Когда мы познакомились, Михаилу Цезаревичу было 80 лет. Он тяжело болел и берег силы для того, что считал для себя наиболее важным. В те годы он много писал об "Учении Живой Этики". К своей прошлой литературной деятельности он тогда уже серьeзно не относился. Многие литературоведы и исследователи из России и из-за рубежа обращались к нему с предложениями о сотрудничестве - наговаривать беседы на магнитофон, брать интервью, предлагали помощь. Он всем отказывал, ссылаясь на свою немощность. Он действительно был очень болен и слаб. Он духом и волей превозмогал свои недуги. Однако, как мне кажется, главная причина была в другом. Вспоминая о людях, с которыми был близко знаком, он говорил мне, что нельзя писать о них только одно хорошее. А писать о недостойном он не хотел. Таковы были его убеждения. Вспоминать же Михаил Цезаревич очень любил.